Он был легендой и бил легенд. И спас "Барселону". О невероятном Эдгаре Давидсе
Влюблять в футбол можно по-разному.
Можно с танцующим в ногах мячом смеяться над соперником, как Роналдинью. Или вырывать мяч с ногами и мясом, как Винни Джонс. Можно магнетаром вращаться в центре поля, как Гаттузо, или доминировать с изяществом и легкостью Иньесты.
А можно быть всем этим. Как Эдгар Давидс.
Я помню, как Давидс дрался с Леонардо, как толкнул журналистку в ростовском аэропорту и чуть не прибил Робби Кина. Помню, как из "Милана" его вышвырнули за апперкот Костакурте, а из "Ювентуса" — за домашнее насилие. И помню еще с десяток таких историй.
А еще я помню, как Давидс финтом Зидана обыграл Зидана. У Зизу глаза были как у Озила.
В Хищнике прекрасно уживались такие вещи. 132 желтых и 25 красных карточек — с репутацией одного из лучших фристайлеров в мире. Броский дриблинг — с убойными подкатами, после которых хотелось самоуспокоиться подборками о сносе высотных зданий.
Он принадлежал к тому голландскому сорту футбольного эгоиста, в котором величие таланта спорит лишь с величиной самомнения. Это практически бренд, чисто нидерландская фишка, из-за которой раздевалка сборной в лучшие времена напоминала Рестлманию. Давидс никогда не ошибался, а мир кружил вокруг него; если было иначе — он срывался, истерил и дрался.
Все это эпизоды. Цельным он был на поле — там, где эгоцентризм вырывался наружу, требуя миллионов восхищенных глаз, а насыщение зависело только от него одного. Голод делал Давидса невероятным. На пике он умел все и успевал везде; шел в подкаты, как на войну, а в дриблинг — как в поэму. Он так жил: даже говорил только для того, чтобы поспорить, и каждая его речь была боксерским поединком.
Питбуль оттачивал зубы в жестком северном Амстердаме — в районе, в котором не считают выстрелы. Там Эдгар получил вечное мировосприятие: весь свет враждебен и нуждается в наставлении. Он с места доказывал неправоту любому: болельщикам, которых посылал в больницу, тренерам, которых посылал подальше, соперникам и журналистам.
В каждой комнате его дома прятался мяч; Давидс жонглировал им, чистя зубы и попивая чай. Скоро он забыл об ожогах и получил славу Мэра амстердамских улиц. В тех же дворах играли Клюйверт и Зеедорф — его закадычные друзья, — но лучшим назвали Эдгара. Только один парень был так же хорош — его брат Джермейн. В детстве родич был даже лучше Питбуля, но не попал вовремя в академию "Аякса" и закис без конкуренции. Повзрослев, под фамилией Ваненбург стал звездой голландского футзала.
В "Аяксе" Давидс попал к ван Галу, который и выдал легендарное сравнение с бойцовым псом. Философ переделал Эдгара в чисто своем стиле: дриблинг назвал мастурбацией и велел сторожить соперников. Тренер выдрессировал Питбуля, в пустой профиль уличного финтера вписал навыки образцового полузащитника и выпустил в свет.
Он прибыл в "Ювентус" с фразой: "Зизу — феномен. Для меня честь делить с ним центр поля", — и когда все решили, что Давидс наконец унял свое эго, добавил. — "Впрочем, Зидан думает обо мне так же".
В ментально близком "Юве" ("победа — все, что имеет значение") Давидс напропалую развлекался, уничтожая соперников по центру поля на всех уровнях: в технике, жесткости, мощи. Он искренне считал себя лучшим хавбеком мира, Зидан думал о себе так же. У Зизу был "Золотой мяч", который каждый год поднимал новый игрок, а у Питбуля — очки, в которых разрешалось играть только ему.
После "Юве" Давидс уже был не тот. Он был умнее, опытнее и потому скучнее. "Не тот Давидс" всего за полгода изменил историю "Барселоны": запустил прогресс Чави и спас от увольнения Райкаарда. Сделал это походя, балуясь фристайлом с Роналдинью и готовясь к запуску бренда Monta.
Питбуль закончил в пятой английской лиге, где пытался провернуть революцию в британском футболе. Раньше он насмехался над "бей-беги" и время от времени выдавал вещи вроде "Когда я смотрю матч английской команды, то хочу ее чему-нибудь научить". Даже в заштатном "Барнете" он ушел громко и ярко: двумя удалениями в двух последних матчах в карьере.
Он не был поэтом центральной зоны, как Пирло, и не был ее солдатом, как Гаттузо. Давидс был самим футболом: совершенным, эмоциональным и непредсказуемым.
